85. Моё детство не было совершенным

Доверие к Отцу и опора на Отца для меня не пришли сразу во мгновение ока. Это был долгий и изнуряющий путь для моего животного генетически унаследованного разума. Он всё время, как и ваш разум, многому не доверял, во многом сомневался, многого не понимал, и всё время спрашивал и искал.

И вы не страшитесь того, что многого не знаете. Спрашивайте, ищите. Ваше животное эго не позволяет вам спросить того, чего не знаете. Спрашивайте без какой-либо боязни, так как нет в мире ни одного человека, который знал бы всё. Тогда разрушилось бы всё творение, ибо потерял бы смысл рост. А рост возможен, когда всё время можешь узнать больше и испытать больше, и этим знанием и опытом поделиться с теми, которые это ищут и хотят испытать. Поэтому не стесняйте своё эго путами боязни, а смело расспрашивайте и испытывайте.

Вы сейчас настоящие учёные исследователи, идущие непроторённым путём, ставя себе вопросы и разыскивая ответы, знакомясь с достижениями других и применяя их в своих исследованиях. Не бойтесь исследовать как жизнь, так и себя. Чем больше будете исследовать, тем больше наберётесь опыта.

И ни в коем случае не бойтесь ошибок. Нет ни одного безошибочного. Даже и те, которые утверждают, что я прожил жизнь не ошибаясь, это утверждая ошибаются. Я не был роботом или автоматом, запрограммированным заранее. Я точно так же имел эмоции и прорывы раздражения. Только вы этого не знаете, так как моих жизнеописаний нигде не читали.

Если бы я был другим чем все другие дети, то меня бы не понимали мои друзья. Я не мог выделяться среди других. Я был очень энергичным ребёнком. И любил точно также бегать и лазить по горам, как и другие дети. Из-за этого мать переживала, чтобы со мной чего-нибудь не случилось. Я тоже не возвращался вовремя домой, сильно заигравшись с друзьями, и за это меня ругали, но на эти упрёки я смотрел, как и все остальные мои друзья, просто как неизбежное родительское воспитательное средство. Для меня было обычно с раннего возраста общаться со своим Отцом в небесах, так как увидел, что ни мои друзья, ни мои родители, ни учителя для меня ничего не могли доходчиво объяснить о Боге, ибо те хвалённые еврейские писания для меня казались не настоящими и в них для меня не было удовлетворяющих меня ответов. Поэтому общение с Отцом, как я это называл, разговоры с Отцом, меня успокаивали. Если бы мне ответы более глубокие дали бы родители или друзья, или учителя, может быть я бы меньше искал их у Отца, может быть ещё больше хлопот доставил бы и родителям, и друзьям, и учителям.

Но моё стремление к знаниям и подвижность и так для многих создавали множество проблем. Я не был драчуном. Но никогда не избегал конфликтов, чтобы защитить других и защититься самому. Это правда, я их не провоцировал, и сам не реагировал сразу.

Однако не раз возвращался домой после стычек с детьми рассерженным, что они такие глупые и сразу лезут в драку. Мне это очень не нравилось, но, чтобы меня кто-либо назвал трусом, никогда ни кому не дал такого повода. Я даже со старшими детьми вёл себя точно так же, как и со своими сверстниками. За это они не раз меня били. Но вы должны понять существенный момент, что Назарет был небольшим городком, в котором все друг друга знали, поэтому и такие конфликты не могли быть жестокими и иметь серьёзные последствия, какие возникают при нынешних конфликтах даже среди подростков. В те времена глубокий страх кары Бога  у человека заставлял его с малых лет не забывать такого отношения Бога к любому проступку. 

Жизнь в Назарете была намного свободнее чем жизнь в сёлах и городах Иудеи. Поэтому и тумаки  среди подростков случались чаще чем в Иудее. Галилея среди фарисеев и раввинов Иудеи пользовалась ничтожной репутацией. Поэтому, по их понятию, оттуда не могло произойти ничего серьёзного, что бы стало приятным для Бога Иагве, а только проблемы. Поэтому и наши детские стычки были совершенно возможны, так как мы не воспитывались так строго, как еврейские дети Иудеи.

Когда вы меня показываете в своих устных или письменных рассказах, как только добрым и только воплощением Божьей любви, то вы меня показываете только снаружи. Вы ничего не говорите о моих внутренних чувствах и переживаниях, которых вы ни один не могли ни знать, ни догадываться о них. О них знаю только я и мой Отец. И никто другой не может вместо меня отразить конкретные эпизоды моей настоящей жизни. А они не все являлись только прорывами Отцовой любви в моей жизни. Однако связь с Отцом, всё сильнее меня привлекающая изнутри, всё сильнее позволяющая испытать настоящее воздействие, мне позволила самому почувствовать, что это является чем-то настоящим и что в этой действительности я нуждаюсь общаясь с родителями и друзьями. Поэтому всё больше опирался на такую связь в себе. Это мне и позволило воздержаться от таких порочных деяний, которые в то время были распространены среди молодых евреев, как винопитие, утехи с женщинами.

Но я стремился к этой связи не только своими усилиями, но также и мне самому непонятной тягой изнутри. Мне действительно было приятно чувствовать такое успокоение и блаженство внутри самого себя. И такая приятная тяга позволила мне испытать, что в этой связи имеется что-то намного глубже, чем мой человеческий разум способен осознать и объяснить другим. Поэтому мне всё это приходилось держать в себе. В себе, пока ещё и сам не мог объяснить себе самому, что же происходит внутри меня, в моём разуме, о чем даже и я боюсь открыться другим.

Такое моё состояние меня и радовало изнутри, что знаю какую-то тайну, и беспокоило мой разум, так как он не знал, что же это. Но всё равно мой любознательный, этот унаследованный животный разум, искал ответов, откуда приходит это приятное ощущение и внутреннее спокойствие, что меня перестаёт волновать и раздражать даже и глупые поступки моих сверстников, их нападки, когда я всё меньше реагировал на бросаемые ими реплики, что я всё больше становлюсь мечтателем-философом.