Вам трудно поверить в мои слова, однако о моих словах вам свидетельствует, уже много лет, нынешний мой апостол, который до установления этой связи с Отцом тоже имел много боязни и тревоги, желание достичь материальных вершин, испытал боль предательства, отворот друзей, полную изоляцию как окружения, так и своей семьи, и только тогда, когда нашёл Отца в себе, когда родился от духа, все отрицательные и истязающие изнутри его самого черты характера были словно чьей-то невидимой рукой стёрты, чтобы сквозь прекрасной чистоты оконное стекло его душа смогла увидеть такую цветастую и красивую картину творения, в котором ваша планета представляет собой всего лишь маленькое маковое зёрнышко. Оно стало таким маленьким и таким восхитительно любимым, что не осталось места, где ещё разместиться тёмным разрушающим эмоциям страха и злобы. Вместо них светила ему и его грела любовь, истина, и свет найденного в себе Отца. И это он испытал благодаря своим усилиям, благодаря искреннему желанию делиться своими знаниями и светом с другими, хотя у самого не было никакого другого учителя, который смог бы объяснить, как шагнуть по маленькому шажочку, конкретному шажочку, ежедневно.
Он доверялся великим учителям, которые учили слишком ярким и для него светом, поэтому слишком ярко освещающим совокупность, но в повседневном и обыденном поиске направления пути к Богу, к человеку, он вынужден был блуждать самостоятельно. Он читал много красивых и правдивых книг, но ему лично недоставало обыкновенного и понятного слова, как же почувствовать Отцову любовь в себе, как полюбить Бога и человека, хотя об этом читал очень много. Но в этих чтениях не были перечислены конкретные шаги, что делать, чтобы такие прекрасные утверждения – любовь к Богу, и любовь к человеку – почувствовал, реально ощутил.
Поэтому его блуждание внутри самого себя, глубокие монологи с самим собой, боль и страдание внутри из-за преобладающего выражения вокруг силы и материализма даже ценой ограничения свободной воли других, поднимало всё новые и новые вопросы, ответы на которые, данные в письменных источниках, хотя и очень глубоких и светлых, не превратились в его собственный опыт, и по этой причине были только сухими теоретическими учениями. И такое страдание продолжалось не один год. Ежедневно. Но моментами он замечал, что приходит какое-то еле ощутимое успокоение, когда он пытался в одиночестве, закрыв глаза, представить себя сливающегося с какой-то им неосознаваемой Силой во всём космосе. И это непонятное слияние с чем-то, что тоже не было его разумом определено в конкретной форме, в конкретном облике, только с простором космоса, в котором должна быть какая-то Высшая Сила, давало реальный опыт внутреннего покоя и удовлетворения, продолжением едва в несколько минут. А тогда снова возврат в тяжёлое окружение. Через год таких предоставляющих мгновения покоя умственных медитаций, постепенно, вечерами, уже перед сном, он стал благодарить Отца, благодарить меня за прожитый день. Благодарить личность, а уже не пытаться слиться с космической вселенной. Ещё через некоторое время благодарение Отца и меня стало приобретать форму высказывания желаний его высшего я, души. Высказывание, которое было раскрашено искренностью, но которому недоставало уверования. Он это делал словно сам не осознавая ни для чего это делает, ни как это надо бы делать, и нужно ли вообще это делать. Его разум словно наблюдал со стороны, как кто-то внутри его самого хочет словами выразить Богу какие-то светлые желания.
И эти его желания были простыми, чтобы все были здоровы, чтобы могли лучше ладить между собой, чтобы он сам мог осознать себя.
Его мысли были похожи на выражение предназначенных для Бога взаимно не связанных отдельных желаний. Он даже сам не осознавал, что именно такой путь намечен для каждого смертного: Завязать искренний монолог с Отцом, со мной.
Человек не может сразу услышать голос Отца, который, неслышно, всё время говорит для каждого из вас. Начало всегда должен положить монолог смертного. Разбросанное совершенно неупорядоченное распространение мыслей, даже самому смертному не очень осознавая, что и как он в это время делает, ибо его разум смертного таким вещам не обучался, ему таких вещей никто не объяснял, а высший разум души ещё не обрёл столько мощи по отношению к более низкому человеческому разуму, чтобы его совершенно задавить, чтобы тот совсем не вмешивался, а тем самым и не перепутал прорывы зарождающихся мыслей души, которые и произносят уста смертного.
Именно эти мои учения и предназначены для того, чтобы вы всё реальнее осознавали, что ваше настоящее я, Отцом дарованная личность, и должна проклюнуться через скорлупу вашего земного и человеческого корыстолюбивого разума, чтобы могла живо и осмысленно не только разговаривать с Отцом, но и служить Ему и всему творению, делая добрые дела ежедневно и не ожидая за эти труды никакой материальной или иной платы, которая так привлекает низшее и корыстолюбивое человеческое эго.
И для моего будущего апостола те неяркие мысли, те некрепкие желания души постепенно стали соединяться в соответствующие и имеющие всё более глубокий смысл мысли. Он стал постепенно осознавать, что эти мысли на него накладывают и какую-то ответственность, в чём-то его обязывают. Поэтому он стал делать отбор, какие мысли ещё слишком смело было бы высказать Отцу.
Например, у него была ещё потребность иногда встретиться с друзьями и выпить небольшое количество крепкого алкоголя или пива.
И он не хотел лишаться такого повода для общения. Хотя и сам алкоголь давал для него расслабление. Поэтому в своих разговорах с Отцом и со мной, он избегал любых общений и даже просьб, чтобы ему была предоставлена возможность общаться, не употребляя алкоголя. Он себе объяснял, что любая мысль, которую он выражает Отцу или мне, всегда имеет смысл только тогда, когда она высказывается искренне, а тем самым, когда он может принять на себя ответственность, что после воплощения этой мысли в его жизни, согласится ли он с таким воплощением. Поэтому он долго не смел в свой монолог включить такую концовку – «Пусть будет Отец, не моя воля, а Твоя». Он эти монологи так и заканчивал без этой последней мысли. Как-то раз пробовал эту концовку включить в свой монолог, но сразу свои слова забрал обратно, пояснив себе – «Нет, ещё этого не могу сказать. А что, если мне воля Отца не понравится? А всё равно буду обязан её выполнять, так как сам это Ему говорил. Может когда-нибудь позднее. А сегодня я ещё хочу оставить для себя больше свободы, чтобы она не была ограничена волей Отца, ибо Его воли я не знаю. Мало ли что Он может мне поручить. Лучше уже не наобещать так, чтобы потом не смог бы выполнить».