4. Мои молитвы

Пока я рос в семье, и дома родители и в синагоговой школе меня учили общаться с Богом молитвами установленных форм. Мне такой путь был непонятен. Я спрашивал у своих родителей, почему с Богом надо разговаривать не так, как со своим отцом, почему с Ним надо общаться формой установленных молитв. А как Ему выразить свои мысли, свою любовь, свои просьбы, которые чувствует мой разум и которые слова молитвы не могут передать, там нет таких просьб, которые все равно, очень-очень  хочет выразить мой разум? Такие мои рассуждения пугали моих родителей и моего учителя религии. Мои рассуждения были  очень болезненны и для родителей и для моего учителя, их разум не был приучен к таким свободным умозаключениям. Они не знали, как приучить меня к порядку, только  одергивали строго: «Мы живем по закону Моисея. Он наш пророк и общался с Иагве и получил от него учения и нам оставил установки, как можно общаться с Иагве, а как  нельзя. Поэтому и молимся так, как нас учат святые писания, только в них есть истина. Ты не мудрее Моисея, чтобы нарушать оставленные им заповеди. Бог покарает каждого, кто попытается сравниться с Ним. Потому и ты делай так, как делали наши прародители и как делаем мы».

Но меня такие объяснения не убеждали. Я не мог понять, почему  нельзя с Богом говорить с любовью, так, как нравится говорить с самым любимым другом, с самым любимым и самым близким отцом и матерью. Я так стремился к настоящему и живому общению, что внутри меня закипало от такого понятия Бога, какого мне предлагают писания и родители – обращаться к Богу Израиля, Иагве только установленной формой. Из-за этого дома я поднимал бунт, что это несправедливо. Бог желает нашей откровенности, а не одних и тех же ежедневно повторяемых слов. Я спрашивал у своего отца Иосифа: «Отец, разве был бы ты доволен, если все твои дети тебе ежедневно повторяли бы одни и те же слова. Как бы ты мог нас лучше узнать, и как мы могли бы тебя крепче полюбить, когда все наше общение ограничивалось бы всегда теми же словами. И от всех одинаковыми словами. И не только в нашей семье, но и во всех наших, еврейских, семьях, все дети разговаривали бы со своими родителями совершенно одними и теми же и одинаковыми словами. Как бы вы узнали о наших желаниях. Как бы вы узнали чего мы уже достигли, а к чему нам и не надо стремиться?»

Однако ни отец, ни мать мне ничего не могли объяснить. Они лишь раздражались и повелевали мне не забивать им головы подобными святотатствами. И другим такие вещи не рассказывать, а иначе не миную большой беды.

Но как же будучи ребенком так просто послушаешься родителей. Тем более, что родители не могут дать никакого вразумительного ответа ни на один мой вопрос, на который я и сам не находил ответа. Лишь внутри себя ощущал, что должно быть иначе. Из-за этого даже такие дела я обсуждал со своими друзьями. А в синагоговой школе спрашивал у учителя. Но никто и никогда не смогли мне ответить. Они ощущали мою искренность, ощущали, что их одинаковые ответы, которые слышал и дома от родителей, меня не убеждают. И их это иногда сильно раздражало, что я все чего-то ищу, все не удовлетворяюсь услышанным от них. Я никак не вмещался в предлагаемые мне рамки так называемых святых писаний. И мне ничего другого не осталось, как  эти самые вопросы: «Почему обязан с Богом общаться только формой установленных молитв? Почему Иагве карает за грехи, если Бог милосерден и любящий Отец Израиля? Почему люди вынуждены столь страдать и болеть? Почему так много зла? Почему мы не одинаковы? Почему не все умны и добры? Почему Бог позволяет убивать других?» и множество других вопросов оставить про себя.

Так как мое искреннее желание спрашивать многих раздражало, то заметил, что люди раздражаются не только из-за незнания ответа. Когда вопрос сбивает их с привычных рамок, тогда они теряют опору под ногами и пугаются, будто бы я сказал что-то плохое. И со страху невольно они начинают защищаться нападая на меня сами. Это свойственно всем людям низкого духовного уровня – испуг, страх, автоматически диктует защитную реакцию, которая всегда переходит в наступление против вызвавшего эту реакцию лица. И вместо обдумывания самого вопроса, сразу нападают: «Что за вздор говоришь? С ума сошёл?»