Мой разум внутри тоже сильно начинал сопротивляться, как только я начинал задумываться о предназначении нашей жизни на этой планете.
Как только я стал все глубже и глубже чувствовать, что мне одному общаясь своими словами с Богом Израиля, Отцом Израиля, у меня внутри наступало облегчение и я успокаивался, начал сам думать, что я же не придерживаюсь установленных раввинами и писцами ритуалов, а все равно чувствую покой внутри себя. Это значит, что ритуал ничего не дает. Он сам не заменяет живой связи с Богом. Одного лишь ритуала недостаточно, чтобы почувствовать эту живую связь с Богом. Как раз ритуал-то и мешает во время живого общения, так как внимание отвлекается на исполнение ритуала, а не на саму связь с Богом всей своей сущностью.
Мой личный опыт, еще в годы отрочества, меня убедил, что не ритуал должен быть важен Богу Отцу, а общение с Ним прямо от сердца. И об этом я намекал своим родителям. Но от таких моих разговоров они оба очень пугались, так что сразу бросались меня отговаривать от таких, им непонятных, форм общения с Богом. И все время мне подчеркивали, что их писания такие древние, что много поколений прожило придерживаясь их, что их очень хорошо знают раввины и писцы, а они всегда учат, как надо молиться Богу установленными молитвами. Этому учат и в синагогах. Из-за этого мои рассуждения их сильно раздражали и мне не оставалось ничего другого, как только снова все держать внутри себя. Ни с кем не мог найти общего языка, как только начинал речь о том, что Бог любит всех.
Не может быть такого Бога, который одних любил бы больше, а других бы обижал. Тогда Он должен бы быть очень безжалостным Богом, ибо даже и хороший язычник достоин и любви и такого же взгляда, как и еврей. Но такие мои рассуждения только напугали бы моих друзей и учителей в синагоговой школе. Из-за этого я хорошо понимал, с ранней юности, что не всегда и доброжелательные разговоры доброжелательно настраивают даже и моих сверстников, если они моих слов не могут понять, а от своих собственных рассуждений сбежать не могут. Поэтому у меня не было, за всю мою жизнь, с кем я мог бы открыто поговорить о том, что меня самого и волновало и приносило боль в человеческой жизни.
Вот отчего у меня все чаще возникали вопросы, почему же другие не видят такие очевидные вещи, которые мне так ярко видны? Почему другие все принимают так, как есть, и совсем не задумываются о более глубоких причинах? Почему они не могут понять, что такая жизнь ведет к еще большей отчужденности и раздробленности людей и к еще большим страданиям?
Почему я вижу намного глубже, чем мои друзья? Даже лучше понимаю многое, чего не могут понять даже раввины и писцы? Такие вопросы мне постоянно щекотали мой разум, но ответов, которые мне самому были бы сами собой разумеющиеся и ясные не находил и я.